[Nemo]

Вот интересно, кто-нить из форумчан чем-нить занимается?
Я например занимаюсь айкидо, и сенсей обещал с сегодня начать давать мне катори (Владение мечём2-мя мечамишест бонагината), чего я жду с большим нетерпением... ^^
Также неплохо былоб еслиб вы сюда и статьи кидали :wink:

[Nemo]

Кэндо - путь меча.

Так называется японское искусство владения мечём. Краткая история его такова. в VIII веке на востоке и северо-востоке Японии искавшие земли и воли беглые крестьяне и вольные отходники сформировали нечто подобное Запорожской сече. К X-XI веку эти формирования трансформировались в явление, известное под название "самурайство", имевшее неписанный моральный кодекс "Путь лука и скакуна", а позднее - свод заповедей "Путь самурая" - Бусидо. Поскольку основным занятием самураев была воинская служба, первостепенное значение для них приобретало умение владеть оружием, прежде всего мечом. Основные правила фехтования мечом, или кэндзюцу, сложились в Японии также в X-XI веках.
Школ кэндзюцу (техники меча "Кэн") насчитывалось порядка 1700. Друг от друга они отличались стойками и приёмами, причём общее число последних достигало нескольких тысяч. Однако в каждой школе было определённое небольшое число основных стоек и приёмов, мастерское владение которыми, по идее, давало возможность стать победителем в любой схватке. Разные школы делали упор на разные приёмы, предпочитая либо рубящие удары, либо колющие, либо делая акцент на поражение противника каким-то особым, отличающихся от других школ, способом. Но при всём многообразии стилей и присущих им приёмов японское кэндзюцу имело нечто общее, значительно отличающее его европейской манеры фехтования. В принципе техника фехтования определяется формой и весом оружия. Служивший основным оружием самурая двуручный меч был легче западноевропейского рыцарского меча, рассчитанного на разрубание тяжёлых стальных лат, но немного тяжелее русского, весившего порядка 3-х килограммов. При весе 5 кг. японский меч позволял работать с ним как двумя руками, так и одной, и допускал применение достаточно изощрённой техники фехтования. Однако японские мастера предпочитали иную тактику, вероятно, воплотившую в себе один из основных принципов дзэн-буддизма - "не деяние", который в приложении к кэндзюцу можно трактовать так: не суетись, делай поменьше движений. Обычно в поединке самураи приближались друг к другу с уже поднятыми над головами мечами, выжидая малейшей оплошности противника, чтобы в мгновенье века успеть опустить меч на его голову или плечо. Это, однако, не исключало применения отвлекающих ударов, призванных не поразить противника, а заставить его сделать ошибку и открыться.
Искусство завершения поединка одним-двумя ударами своего апогея достигло в иандзюцу, техники мобилизации воли и разума. Тактика более чем 400 школ иандзюцу сводилась, в основном, к молниеносному переходу из состояния покоя в состояние действия, к быстрому и неожиданному для противника выхватыванию меча из ножен и нанесению единственного, но поражающего на смерть удара.
Кодекс Бусидо строго регламентировал поведение самурая не только в поединке во время дуэли, но и на поле боя, где каждый самурай должен был выбрать противника равного себе по важности рода и боевым заслугам, и вступить с ним в единоборство. Таким образом, часто поле боя превращалось в поле множества поединков. Впрочем, это совсем не исключало возможности схватки сразу с несколькими противниками, выйти из которой победителем можно было, только соблюдая ряд правил, среди которых одним из самых важнейших было не сосредотачивать своё внимание на одном противнике, на одном клинке, а видеть всех одновременно, скользя от одного клинка к другому, отбивая один клинок за другим.
Достижение такого мастерства было немыслимо, как и в других видах боевых искусств, без занятий практикой дзэн-буддизма с многочисленными разнообразными медитациями, позволявшим научиться побеждать страх, контролировать свой разум и психику и воздействовать на разум и дух противника. Именно углубление духовного аспекта в тренировках кэндзюцу и стало причиной изменения, в начале XVIII века, названия кэндзюцу на кэндо - путь меча.
Долгое время в обучении кэедзюцу использовался реальный боевой меч, затем стальной прут, наподобие лома, поэтому тренировки не редко заканчивались травмами, увечьями и даже смертью тренирующихся, которым не разрешалось даже пользоваться доспехами. В XVII веке мастера Тораниси Кансин и Оно Тадакэ стали использовать в учебных поединках доспехи, затем Оно Тадакэ стал применять бамбуковый меч, в то время представлявший лишь бамбуковую палку. В 1750 году преемник Оно, мастер Наканиси Тюта усовершенствовал изобретение учителя, создав учебный меч в нынешнем его виде - плотно перевязанный в нескольких местах пучок бамбуковых полос длинной 96-99 см и весом 1,36 кг.
После запрета в 1868 году, на ношение мечей, кэндзюцу на какое-то время заглохло, однако вскоре воскресло под названием кэндо, и даже было включено в качестве обязательного предмета в школьную программу. В 1928 году была создана Всеяпонская федерация кэндо, интерес к которому с тех пор только растёт.

[Nemo]

Легенда о Уэсибе Морихее, основателе Айкидо.

...Он родился настолько хилым и болезненным, что было очевидно - на этом свете он не жилец. Но жизнь почему-то никак не хотела покидать тщедушное тело, несмотря на жестокие насмешки соседей и сочувственные взгляды родных, в которых пусть изредка, но все же проскальзывали презрение и даже ненависть. Радуясь тому, что сын выжил, родители прекрасно понимали, что помощник из него никудышный и в старости им не придется рассчитывать на его заботу и поддержку - а значит, будущее их семьи темно и неопределенно. Потому-то и примешивались к радости злоба и отчаяние.
Но, наверное, никто не догадывался, что острее всех свою неполноценность переживает он сам. Он спиной ощущал косые и жалостливые взгляды, сжимался в комок, когда ему случалось проходить мимо соседских домишек, откуда подобно стрелам с зазубренным наконечником вылетали злые шутки, оставлявшие рваные раны в его сердце. Он вообще старался поменьше бывать на улице, да и делать там ему было нечего - деревенские мальчишки только издевались над ним и никогда не принимали его в свой круг, сторонясь как прокаженного. Так что целыми днями он бестолково крутился вокруг родителей, пытаясь хоть чем-то помочь и тем самым хоть как-то оправдать свое существование, но отлично сознавал, что толку от него практически нет. И от этого ощущение собственной никчемности, ущербности и ничтожности только усугублялось.
Зато вечерами он преображался. Ибо теперь, когда в доме гас скудный свет, и его никто не видел, и можно было побыть наедине с самим собой, он начинал мечтать о том, что когда-нибудь наступит сказочный, чудесный, прекрасный день, когда он вдруг полностью преобразится, станет сильным, могучим, мужественным, храбрым и отважным. И родители в восхищении всплеснут руками, и соседи поздороваются с ним с трусливой почтительностью, и мальчишки будут ходить за ним табуном с раскрытыми от зависти и удивления ртами. А он, гордый и величественный, молниеносно расправится с трясущимися от страха обидчиками и уйдет в большой мир навстречу с нетерпением поджидающим его подвигам и славе...
А потом наступало утро, и он, все еще находясь в плену мучительно сладких снов, боялся открыть глаза и судорожно начинал ощупывать свое тщедушное тело, и на глазах его тут же появлялись слезы разочарования. Он не любил просыпаться - действительность, от которой нельзя было убежать в ярком свете дня, была для него бесконечной и страшной пыткой, в то время как недолгое ночное забытье дарило радость и счастье. Днем мечтать он не мог - только истово молился про себя, прося небеса о чуде. И вновь приходил спасительный вечер. И так - год за годом.
А небеса то ли не слышали его, то ли со своей высоты считали эти бессвязные горячие просьбы слишком мелкими и незначительными. И чудо свершаться не торопилось, а может, и не собиралось вообще. И наконец, устав и отчаявшись уповать на высшее благословение, он решил приблизить чудо своими силами: ведь Бог помогает только тому, кто помогает себе сам. И настал день, когда он, не в силах больше выносить эту жизнь, собрал небольшую котомку и, дождавшись, пока родители заснут, и даже не попрощавшись с ними, ушел из деревни. И, оглядываясь на скрывающиеся вдали родные крыши и глотая слезы, представлял себе, как однажды появится здесь никем не узнаваемый, овеянный славой могучего и благородного героя, равного которому нет во всей империи Ямато.
Пятнадцатилетний Морихеи Уэсиба, родившийся в 1883 году в японской префектуре Вакаяма, в ту ночь больше чем когда-либо верил в то, что этот долгожданный день в конце концов все-таки придет.
Вера двигает горы и обращает вспять реки - и она в конечном итоге совершила то чудо, о котором он так мечтал...
Он уже заранее решил, каким образом станет могучим и великим. Деревенские старики не раз рассказывали ему о подвигах мастеров боевых искусств, которыми так славилась его родная Япония, и теперь он решил разыскать такого мастера и попроситься к нему в ученики. Большого труда это не составило, и после месяца путешествия и бесконечных расспросов он нашел известного мастера борьбы дзю-дзюцу, который занимался с несколькими учениками. Ученики, крепкие и ловкие парни, при виде новичка издевательски заулыбались, но учитель одним жестом стер с их лица насмешку. Опытный мастер сумел разглядеть в стоящем перед ним маленьком слабосильном человеке то, чего не видел в других своих воспитанниках. И для Морихеи началась новая жизнь.
Сначала он по наивности предполагал, что для того, чтобы стать самым сильным и побеждать всех, времени понадобится не так уж много - год-два, не больше. Но вскоре выяснилось, что он глубоко заблуждался. Он не мог выдерживать нагрузки, которые для других проходили незамеченными, и после утренней тренировки ему начинало казаться, что его руки и ноги налились свинцом - он даже не мог ими пошевелить. А впереди была еще одна тренировка плюс долгая молитва и изнурительная медитация. К тому же он был младшим учеником, а значит, должен был работать по хозяйству больше, чем остальные. Падая с ног от усталости и засыпая на ходу, он выполнял все работы по дому, как робот - у него не было даже сил удивляться, как ему все это удается. А поздним вечером он рушился без чувств на жесткую циновку и тут же засыпал. И этот короткий сон снова казался ему избавлением от всех земных бед.
А утром ад, на который он обрек себя сам, начинался снова, и каждый день был для него настоящим испытанием на прочность. А на тренировке после объяснений учителя начиналась отработка приемов, и тут уж Уэсибе доставалось крепко. Его товарищи по школе, занимавшиеся дольше него и имевшие значительно лучшие физические данные, отрабатывали на Морихеи все приемы чуть ли не в полную силу. За одно занятие он бесчисленное количество раз падал на землю, задыхался от удушающего приема, стонал от болевого. Они чувствовали, что учитель почему-то выделяет изо всей школы именно этого слабого малорослого мальчишку, и платили ему за это полновесной монетой.
Уэсиба с облегчением вздыхал лишь когда начинались тренировочные поединки - его как новичка к ним не допускали, и он с замиранием сердца следил за схватками, думая о том, что когда-нибудь догонит и перегонит остальных и будет так же выходить на поединки и побеждать всех подряд. И от этого на сердце становилось тепло и радостно и все невзгоды сразу забывались.
Учитель действительно выделял Уэсибу из всех учеников. Неизвестно, каким образом ему удалось увидеть в тщедушном пареньке несгибаемую волю и огромный талант. Человек, немало проживший и хорошо разбиравшийся в людях, он понимал, что Морихеи, натерпевшийся в жизни унижений и обид - их с лихвой хватило бы на всю его школу,- будет расти быстрее, чем другие, а с учетом его таланта, несомненно, станет великим мастером. Единственное, что пугало его,- это то, что его новый подопечный представлял собой заряд ярости и гнева и в будущем обещал стать великим, но бездушным и беспощадным бойцом, который мстит другим за обиды, причиненные не ими. И потому он уделял ему иуда больше внимания, чем другим, рассказывал ему больше легенд и историй из жизни знаменитых мастеров, стремясь наставить его на путь истинный и воспитать из него настоящего мастера: великодушного, благородного, никогда не обращающего свое умение во зло.
Красивые добрые легенды нравились Уэсибе. Он часто воображал себя одним из главных действующих лиц, но перед ним стояла одна цель - стать сильным и побеждать всех, и потому они лишь затрагивали его душу, не оседая в ее глубинах.
Морихеи не мог сказать, сколько времени провел у учителя - для него один день походил на другой. Молитвы, тренировки, работа - вот и все, что составляло его жизнь. Внешний мир для него не существовал - он не замечал ни зноя, ни холода, ни дождя, ни снега. Он шел к своей цели, и ничто не могло отвлечь его, помешать или остановить, разве только смерть. Он был неудержим как лавина, с каждым мигом становящаяся все более сильной и быстрой и разрастающаяся на глазах,- с той лишь разницей, что лавина движется вниз, а он же шел вверх, к вершине, скрывавшейся за облаками, но прорывавшейся сквозь них неземным сиянием.
Он чувствовал, что окреп и что может дать бой любому из учеников - даже самому старшему и опытному. Но пока все схватки заканчивались его поражением, хотя он давно уже не носил пояс новичка. Стиснув зубы и собрав волю в кулак, он стал тренироваться больше других. Даже ночью, когда глаза просто слипались от усталости и, казалось, ничто не может оторвать его от циновки, он, убедившись, что все заснули, выходил в сад и начинал поединок с воображаемым противником - здоровым, мускулистым, выше его самого на две головы. Бой этот всякий раз был тяжелым, жестоким и страшным, но он всякий раз выходил из него победителем - бросив соперника на землю так, что тот едва не терял от боли сознание, он проводил жесткий болевой или удушающий прием и в ночной тишине явственно слышал хрипение поверженного великана, молящего о пощаде.
Иногда Уэсиба отпускал его и, встав с земли, вперял в распростертого у его ног поверженного и сломленного врага презрительный взгляд и, повернувшись к нему спиной, уходил. Иногда он проводил прием до конца, и тогда хрипение становилось все тише, а затем смолкало навсегда. Но в любом случае он был победителем, испытывал неземное блаженство и впервые в жизни был по-настоящему счастлив. И медленно возвращался в дом, переживая каждый миг этого на редкость упорного смертельного боя, и, на цыпочках прокравшись к циновке, ложился на нее и сразу же засыпал. Ему и в голову не могло прийти, что его ночные бдения не оставались незамеченными - учитель всегда слышал, как он вставал, и всегда наблюдал за ним, догадываясь, что разыгрывается перед его глазами и что творится в душе ученика.
А утром из победителя Уэсиба превращался в проигравшего, но продолжал заниматься столь же иступленно и фанатично. От одной тренировки он умудрялся получать намного больше, чем другие, а вдобавок он устраивал себе дополнительные занятия, а потом приходил черед ночного боя. А потом все снова повторялось.
Но день настал. Это был самый обычный день, ничем не отличавшийся от предыдущих, только когда после занятий учитель устроил очередной экзамен и наконец назвал его имя. Морихеи, выходя на схватку, почему-то не испытывал привычного волнения и страха, предчувствия привычной горечи поражения. До этого он проигрывал еще до начала схватки, потому что, глядя на более крепких и опытных соперников, не верил, что может выиграть у них, хотя и страстно желал этого. Теперь же он чувствовал прилив сил и огромную уверенность в себе. И его соперник - а им оказался тот, кто издевался над ним чаще других и заставил его пережить немало неприятных минут,- оказался на земле прежде, чем он сам и сидящие вокруг ученики успели сообразить, что происходит. Не успел он глотнуть судорожно раскрытым ртом воздух, как Морихеи уже провел смертоносный прием. Соперник, уже не помышляя о сопротивлении и мечтая лишь о том, чтобы все это поскорее закончилось, выдохнул: "Сдаюсь".
Морихеи не сразу отпустил его - ему еще нужно было войти в роль победителя, насладиться победой и унижением того, кто столько унижал его. Он усилил захват, заглянул в наполненные страхом и болью глаза, и желание отомстить и ненависть захлестнули его - ненависть не только к этому конкретному, такому жалкому сейчас человеку, но и ко всем, кто когда-либо причинял ему зло, заставлял его горько и тяжко страдать.
Кто знает, что было бы дальше, но в этот миг Морихеи почувствовал на своем плече руку учителя. И только тогда с огромным трудом и явной неохотой он оторвался от побежденного.
С этого дня все стало иначе. Практически каждый день приносил ему новую победу, и постепенно все ученики стали опасаться его. Для них занятия были не только изучением приемов борьбы, но и постижением истины, размеренным и спокойным, а этот мальчишка был просто одержим и перед началом обычной учебной схватки смотрел на соперника так, словно ему предстоял бой не на жизнь, а на смерть, и тому становилось не по себе. Он не ведал усталости и, дай ему возможность, тренировался бы все 24 часа в сутки. Во время перерыва между тренировками он ходил по пятам за учителем, ловя каждое его слово, каждое движение. И тот, поняв, что не ошибся в Морихеи, открывал ему то, чего не показывал остальным, да и вообще никому не собирался показывать, и поражался тому, что Уэсиба все схватывал на лету.
К посвящению в мастера Уэсиба готовился особенно усердно. Он действительно почти не спал, а когда уставал от тренировок настолько, что без сил опускался на землю, продолжал тренировки в уме, проигрывая в своем воображении все варианты поединка. Единственным человеком, с которым он никогда не боролся, был старший ученик, считавший себя наследником учителя и открыто презиравший Уэсибу. И теперь, когда Морихеи прошел все испытания, он стал для него последней преградой на пути к высокому званию. Он не понимал, что остановить Морихеи не сможет никто, и был обречен еще до начала поединка. Ухмыляясь, он шел навстречу Уэсибе, представляя, как проучит сейчас этого выскочку. Но едва он ухватил его за кимоно, небо перевернулось и через несколько мгновений он осознал, что лежит на земле и не может пошевелиться. Молниеносно собравшись с силами, он попытался освободиться - все же опыт у него был немалый,- и, вывернувшись, вскочил на ноги, но тут же его тело пронзила боль, и пришлось опуститься на колени. Он слишком привык к тому, что в этой школе он сильнее всех, не считая, разумеется, учителя, и потому не мог даже представить, что кто-то, а уж особенно Уэсиба, способен его победить. Ловко выскользнув, он крепко захватил Уэсибу и оторвал от земли, перебрасывая через себя, чтобы посильнее ударить его о землю, но внезапно каким-то образом сам перелетел через соперника, врезавшись в твердую почву. Он почувствовал, как затрещали ребра, а еще через секунду Уэсиба перекрыл ему дыхание. Задыхаясь от боли и теряя сознание, старший ученик понял, что мальчишка оказался сильнее. И тогда от обиды и бессильной злобы из глаз его потекли слезы...
После этого Уэсиба пробыл в школе ровно сутки. Весь остаток дня и всю ночь он просидел уединившись с мастером, и то, о чем они говорили, осталось между ними. А затем, поклонившись учителю, Морихеи отправился в путь.
Он ходил от школы к школе, от учителя к учителю. Встретившись с новым мастером, он после короткой беседы просился к нему в ученики и при первом же удобном случае вызывал на поединок старшего ученика. А затем, когда никто не видел, проводил схватку с самим мастером. Если кто-то из двоих оказывался сильнее его, он просил разрешения остаться в школе и изучал искусство наравне со всеми, отбирая для себя то, что его интересовало. Он был вежлив, предупредителен и внимателен по отношению к новому учителю - причем вполне искренне, но новые наставники интересовали его только до тех пор, пока он не брал от них все, что можно было взять. Тогда он вновь мерялся силами с учителем и, одолев его, отправлялся дальше. Если же он выигрывал с самого начала, то тут же раскланивался - здесь ему делать было нечего.
Останавливаясь на ночлег в деревнях, он расспрашивал приютивших его людей, не знают ли они знаменитых мастеров, и, обойдя всю Японию, познакомился, пожалуй, с большинством из них. Несколько раз ему удавалось отыскать незаурядных специалистов, которые хранили свои тайны при себе и не собирались никого обучать. Но пытливый, талантливый юноша приходился им по душе, и они открывали ему свои секреты, дав ему знания, которыми не мог похвастаться никто. И вновь Уэсиба не спал ночами - в то время, когда учитель отдыхал, он, как новичок, выполнял всю работу по дому, убирал, чистил и готовил еду, чтобы днем не терять ни одной драгоценной минуты. Жизнь у мастера могла длиться месяц, год, несколько лет - для него время не имело значения. А потом, когда мастер раскрывал ему все, что знал сам, он покидал его. Он понимал, что старики успевали привязаться к нему и некоторые из них даже начинали относиться к нему, как к родному сыну, он понимал, что поступает жестоко и бездушно, но ему надо было идти к вершине, терпеливо ждавшей его столько лет, и задерживаться он не мог.
Так прошло 25 лет. За эти годы он обошел всю страну, одержал бесчисленное количество побед, изучил несколько стилей дзю-дзюцу, фехтования на мечах и копьях. Он путешествовал без оружия - смертельным оружием был он сам - если не считать меча за поясом. Правда, меч этот был учебным - в Японии его называют боккэн, но его деревянный боккэн был сильнее стального меча-катаны, и те, кто решался напасть на одинокого путника, быстро в этом убеждались: он расправлялся с ними незамедлительно и сурово.
Он достиг всего, о чем мечтал. В Стране восходящего солнца не было человека сильнее его. Тело его стало крепким как железо - при росте 155 сантиметров он весил 75 килограмм. Руки и ноги его могли с быстротой молнии выполнить любое, даже самое сверхсложное движение. Он мог победить всех, его же не мог победить никто. Даже если он проводил поединок с несколькими соперниками, ни один из них не мог коснуться его даже кончиками пальцев - и все они в мгновение ока один за другим оказывались на земле. В бою он был подобен урагану, сметающему с лица земли все и вся.
Но в родную деревню Уэсиба так и не вернулся. Он стал самым сильным и побеждал всех, слава его гремела по всей стране, но дух его не обрел покоя и даже становился все более и более тревожным. Он дошел до вершины, к которой стремился, и оказалось, что дальше идти некуда. Он знал столько, сколько не знал ни один из живущих на земле мастеров, и уже не мог преумножать знание техники боя. Ему больше не с кем было сражаться - никто не осмеливался бросить ему вызов. Достигнув своей мечты, он чувствовал усталость и опустошение. Более того, ему начинало казаться, что он все это время обманывал себя и шел не туда, куда на самом деле следовало идти.
Он вдруг задумался о том, что путь его был ложным. Да, он стал самым сильным - но что с того? Пройдет время - он утратит былую силу, подвижность и резкость, начнет стареть, и какой-нибудь молодой мастер, столь же фанатичный и целеустремленный, каким был в молодости он сам, рано или поздно победит его и уйдет, отняв у него то, к чему он стремился всю жизнь и чего такой ценой все-таки достиг, отдав этому свои годы, мысли и душу. А значит, какой же тогда смысл в победах?
Он вдруг вспомнил, как был жесток со старыми учителями - они тоже были когда-то молоды и не ведали поражений, и что потом? Вспомнил, как уходил от них, обрекая на одиночество и пустоту.
Вдруг подумалось, что победы не принесли ничего ни ему, ни окружающим - абсолютно ничего. Он лишь тешил свое тщеславие и преисполнялся гордости и уверенности в себе,- и к чему он пришел? А те, кого он победил,- что дал он им? Все чаще вспоминались страх и боль в глазах первого побежденного им соперника и слезы в глазах старшего ученика первой его школы. Да, они в свое время унижали и презирали его, но разве не должен он был быть выше этого? Он принес им горе, боль, отчаяние - вот какую память он-оставил о себе. И кто знает, как сложились их жизни дальше - эти оскорбительные внезапные поражения могли навсегда согнуть их, сломать, отнять радость бытия. И все это сделал он, он - человек, калечащий свою и чужие души...
Все чаще им овладевало отчаяние. Он не находил себе места и не знал, что делать дальше. Он по-прежнему тренировался днем и ночью, но тренировки не приносили ему удовлетворения. "Зачем вообще нужны боевые искусства? - размышлял он.- Да, они укрепляют тело, но они и разрушают дух и приводят к краху тех, кто посвятил им себя целиком".
Разные мысли приходили ему в голову. То он решал, что настало время бросить все и уйти в добровольное изгнание, став молчаливым безликим отшельником, избегающим людей. То, когда мысли становились особенно безысходными, он даже подумывал о том, чтобы броситься со скалы в пропасть и покончить со всем, что так мучило его, раз и навсегда.
Во время горестных и тяжких размышлений он как-то вдруг вспомнил своего первого учителя, его легенды, свои разговоры с ним. Он вспомнил, что учитель пытался дать ему идеалы, наставить на правильный путь, сделать его жизнь и душу светлыми и чистыми. И другие учителя - они тоже пытались втолковать ему, что техника, физическое совершенство не главное, главное - душа, разум. Тогда не слышал их, как бы они ни старались: ведь он шел к своей цели, безжалостно отметая то, что казалось ему лишним и ненужным. А теперь сожалел об этом.
Теперь он понимал: боевые искусства - это не борьба, это совершенствование духа через совершенствование техники и тела.
И тогда с таким же рвением, с каким когда-то изучал боевые искусства, он начал постигать философию. Он читал древние и современные трактаты, стучался в ворота храмов и двери мудрецов. Он снова стал учеником, и снова учение приносило ему радость. Потому что благодаря ему он в конце концов пришел к мысли, которая определила всю его дальнейшую жизнь: воинские искусства основаны на любви и идут ее путем. И тем же путем должен идти и он.
В тот день он. как обычно, встал на рассвете и пошел тренироваться в горы. Через несколько часов он вернулся, вошел во двор, облил себя водой и всмотрелся в ослепительно голубое небо. Внезапно он испытал странное чувство, и неожиданно для него самого по его щекам потекли слезы. Он вдруг ощутил, что стал единым с землей, небом, солнцем, со всей Вселенной. Он обрел спокойствие и стал частичкой природы и понял, что любит всех и вся, даже самое ничтожное ее создание. И что любим ими. А значит, любовь - единственно верный путь. А закон природы - единственно верный закон.
Этот день стал днем его чудесного преображения. Теперь он знал, что делать - он должен создать новое воинское искусство, основанное на законах природы. И приступил к работе. Свое детище он назвал айкидо - путь к гармонии духа. Иногда он называл его "Волшебным мечом", который, будучи применен во благо, способен творить чудеса в руках правого.
Из всех известных ему систем борьбы он отбирал приемы, больше всего подходившие для практического осуществления нового учения, которое он собирался дать людям, чтобы открыть им истину. Через два года он переехал в Токио и открыл там зал (додзё). Учение его было по-настоящему революционным: ведь оно совершало переворот в консервативном, приверженном традициям древности мире боевых искусств, поскольку основывалось на принципиально новых взглядах на эти искусства. И додзё Уэсибы никогда не пустовало. Приходили в него и известные мастера, и новички, и люди хотя и не имеющие к боевым искусствам прямого отношения, но носящие громкие имена, и, разумеется, отзывы об айкидо были разными. Но желающих заниматься было много - Уэсиба никому не отказывал, считая, что обязан дать открывшуюся ему истину всем.
Однако миролюбивое учение Уэсибы не могло быстро переменить людей, наверное, он и сам это хорошо понимал. Но вступление Японии во вторую мировую войну стало для него шоком - он ушел в горы, построил там шалаш и стал совершенствовать айкидо вдали от неразумных, жестоких людей. С собой он взял лишь несколько учеников - наиболее преданных и наиболее точно понимающих суть айкидо. Но многие, талантливые и способные, оказались в армии, и это огорчало его. Он много размышлял над несовершенством человеческого духа и разума. А в свободное от раздумий время без устали тренировался, оттачивая технику айкидо, включая в его арсенал все новые и новые приемы. Он много ходил по горам, с огромным интересом познавая окружающий мир, природу и удивляясь, зачем люди так оторвались от нее. Несколько раз во время прогулок его обстреливали солдаты с находившихся в горах постов, принимая за дезертира или шпиона, но он легко уклонялся от пуль. При желании он мог легко расправиться с ними - подкрасться к посту и в несколько секунд уничтожить их всех, причем никто даже не успел бы вскинуть винтовку. Но он не испытывал к ним зла, он жалел их и прощал им неразумность и злобу.
Время для него летело быстро. Война закончилась, но он не торопился спускаться с гор - здесь он мог спокойно работать над своим детищем, которое впоследствии должно было покорить человечество и вывести его на дорогу к счастью. Но человечество должно было дозреть до айкидо - в противном случае его усилия были бесплодны.
Ученики, вернувшиеся с войны и навещавшие учителя в горах, приносили безрадостные вести - японский народ, потерпевший поражение в войне, прошедший через ядерный ад и капитуляцию, переживающий оккупацию, голодный и обнищавший, утратил веру и идеалы и находится на грани отчаяния. Уэсиба решил, что его время пришло, и вернулся в Токио. Зал его вновь был переполнен, но он не собирался ограничиваться одной страной - он искренне, без тени мании величия, считал, что айкидо предназначено не для группы людей, не для одной нации или страны, но для всего человечества. В середине пятидесятых вышла первая книга об айкидо, написанная сыном мастера Кисомару. Вскоре сам мастер вместе с сыном и первым учеником Коити Тохеи отправился в поездку по странам и континентам. Он объехал США, Европу, и Азию и повсюду видел, что айкидо вызывает неподдельный, искренний интерес. И был счастлив - он делал то, что было угодно природе, и приближался к цели. Вернувшись домой, он послал наиболее подготовленных учеников в те страны, в которых побывал, где они возглавили центры айкидо, начав работу по пропаганде учения своего мастера.
Годы прошли незаметно. Всеми делами уже занимался его наследник, сын, но старый, седой Уэсиба не бросал физических и духовных тренировок. Ему уже исполнилось 80 лет, но он все еще продолжал, пусть и редко, заходить в свой главный зал, который из маленького невзрачного помещения превратился в просторный роскошный центр, куда съезжались за знаниями люди со всего мира. И те, кому доводилось присутствовать при его появлении на занятиях, запоминали этот день на всю жизнь. Невысокий старец передвигался быстро, как юноша, выполняя сложнейшую технику с молниеносной скоростью, и даже людям искушенным было трудно уловить, что он делает. Иногда для демонстрации того или иного приема он отбирал нескольких крепких и здоровых молодых людей. Когда они бросались на него, то тут же оказывались на земле, не понимая даже, что с ними произошло. Даже если в их руках были палки или мечи и им сказано было атаковать в полную силу, по-настоящему, он раскидывал их, как деревянные кегли, причем выполнял приемы с такой легкостью, словно это соперники перешагнули восьмидесятилетний рубеж, а ему было двадцать лет. Старый мастер был словно окружен мощным энергетическим полем, которое не пропускало ударов и лишало атакующего силы и скорости, едва он переступал невидимую границу магического круга, в котором стоял Уэсиба.
Морихеи Уэсиба за свою деятельность был удостоен почетного звания профессора и награжден высоким правительственным орденом. Его айкидо разошлось по всему свету, и его портреты висели на главных стенах залов США, Франции, Италии, Индии, Австралии и других стран. Он добился всего, о чем только может мечтать человек: еще при жизни он навсегда вошел в историю, оставшись в ней как создатель нового, самого сложного и самого глубокого боевого искусства, равных которому не было и нет.
Он скончался в возрасте 86 лет, не достигнув лишь одного, но самого главного - его детище, задуманное для того, чтобы наставить человечество на путь истинный, не смогло изменить людей. По-прежнему в мире продолжались войны и конфликты, по-прежнему лились кровь и слезы. Но даже на смертном ложе Морихеи Уэсиба продолжал верить в то, что день торжества обязательно когда-нибудь настанет...

[Kitsune-dono]

А я вот четыре года на Сёто-кан карате до ходила:))) Ностальгииия... а потом мне просто запретили...гады...но,главное,что я знаю,что это такое...а вообще,боевые искусства это классно:)

[Elain-dono]

Всегда преклонялась не столько перед возможностями тела человека (боевые искусства), сколько перед возможностями человека с холодным оружием. Вообще люблю холодное оружие. Японское в том числе. Причем намного интереснее (ИМХО) не наиболее распространенное самурайское (кен и сёто и т.п.), а редко упоминаемые его виды: тессен (боевой веер), дзютте (стилет, kind of) и проч.

[Nemo]

Цитата  

тессен (боевой веер)

Ага, тессен - это круто, монахи с такими ходили.
Обидно, что тессен-дзютцу, по крайней мере в нашей стране, - большая редкость....
Я всёж остановился на Тати, банально, но меня очень радует...

[Elain-dono]

подожди-ка, ты профессионально занимаешься?

[Leonhart-sama]

Я вот тоже пофессионально занимаюсь, только не японскими боевыми, а фехтованием на шпагах :hi: . Даже трениром несколько лет успел отработать.
Хотя многие говорят, что из меня вышел бы отличный боец боевых единоборств. Но мне и фехтование нравится, столько адреналина, чтохоть отбавляй :slayer: .
Ну что, кто со мной на мечах хочет сразиться :hi: .

[Kitsune-dono]

Лео, у меня есть меч,но я умею обращаться только с двуручником...а мой - короткий. : ))))
Гомен,оффтоп.

[Leonhart-sama]

Алис, я бы с тобой сразился, но всё равно проиграю - всегда девчонкам проигрываю, зато весело получается :wink: .

[Nemo]

Цитата  

подожди-ка, ты профессионально занимаешься?

пока нет, но планирую заниматься Кендо и Катори очень серьёзно...

Цитата  

Ну что, кто со мной на мечах хочет сразиться

Шпага против катаны не катит =)

[Leonhart-sama]

Цитата  

Шпага против катаны не катит =)

А кто сказал, что я шпагой буду, я и катаной могу :sun: .

[Elain-dono]

это как Шарлотта против Хаомару (Samurai Spirits) - на картинке очень даже ничего , а вот в реале...
не видела! :LoT:

[SyntaT]

[Nemo]

Такая стойка совсем не удобная =)